Повседневная жизнь советской богемы от Лили Брик до Галины Брежневой - Александр Анатольевич Васькин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И вот при такой «критике» мастер надеялся получить для своего театра новое здание, которое строилось на Триумфальной площади. А 7 января 1938 года приказом Комитета по делам искусств при Совнаркоме СССР «О ликвидации Театра им. Вс. Мейерхольда» театр был закрыт. Прощальным спектаклем стал «Ревизор», показанный в помещении нынешнего Театра им. М. Н. Ермоловой на Тверской 8 января 1938 года. Тучи над режиссером сгущались. Он поставил столько спектаклей, а конец своей собственной жизни так и не смог предугадать. Арестовали Мейерхольда 20 июня 1939 года в Ленинграде сразу после выступления на Всесоюзной конференции режиссеров.
А в июле 1939 года у себя на квартире в Брюсовом переулке была зверски убита Райх (она же бывшая жена Сергея Есенина). Убийство случилось через три недели после ареста режиссера. По мнению некоторых историков, именно письмо Райх в адрес Сталина и стало последней каплей, переполнившей чашу терпения вождя, хотя арест ее мужа намечался уже давно, но почему-то откладывался. Убийство Райх получило немалый резонанс в обществе, вызванный прежде всего отсутствием информации об истинных причинах трагедии и ее виновниках. Лишь через несколько лет, в 1943 году, за это преступление были осуждены солист Большого театра заслуженный артист республики Дмитрий Головин и его сын Виталий. Сам Головин, по версии следствия, в убийстве не участвовал, он лишь покрывал своего сына и прятал награбленное.
Естественно, что арест Мейерхольда и обвинение его в шпионаже не могли не сказаться на отношении к Райх, с которой многие завсегдатаи богемного салона сразу же разорвали всякие отношения. А ее смерть еще сильнее оттолкнула бывших знакомых от всякого участия в судьбе родных и близких семьи Мейерхольд-Райх, которых сразу же после похорон выселили из квартиры. Отец Зинаиды Райх, обратившийся по этому поводу к известному актеру МХАТа Ивану Москвину, услышал от него: «Общественность отказывается хоронить вашу дочь. И, по-моему, выселяют вас правильно».
На Лубянке арестованного Мейерхольда зверски пытали: «Меня здесь били — больного шестидесятишестилетнего старика, клали на пол лицом вниз, резиновым жгутом били по пяткам и по спине, когда сидел на стуле, той же резиной били по ногам, боль была такая, что казалось, на больные чувствительные места ног лили крутой кипяток», — из письма Вячеславу Молотову.
2 февраля 1940 года Мейерхольда расстреляли. Могилы режиссера не существует, его прах ссыпали в общее захоронение на Донском кладбище Москвы. На месте его театра на Триумфальной площади теперь Концертный зал им. П. И. Чайковского. А в бывшей квартире в Брюсовом переулке в настоящее время располагается музей.
Печальный конец организаторов богемных салонов советской Москвы и их тесная связь с карательными органами вытекают одно из другого. Трудно было предполагать в условиях массового террора иной исход. Но есть в этом ряду одно исключение — салон Лили Брик, которому в этой книге посвящена отдельная глава.
Особняком в ряду богемных салонов стоит дом Стивенсов, тем более что они действительно жили в отдельно стоящем барском доме. Стивенсы — это американский корреспондент Эдмунд Стивенс и его русская жена Нина (в девичестве Бондаренко). Поженились они в середине 1930-х годов, когда Эдмунд приехал в сталинскую Москву и встретил здесь свою любовь — спортсменку, комсомолку и просто красавицу, выпускницу университета Нину, работницу издательства Товарищества иностранных рабочих в СССР (в более поздние годы известного как «Прогресс»). Тут они и свадебку сыграли — только как такое вообще можно в эпоху всеобщего стукачества, еще вопрос. Всё в этой истории, как в сказке. И даже дружба молодой семьи с американским послом в Москве в 1936–1938 годах Джозефом Эдвардом Дэвисом, кавалером ордена Ленина «за успешную деятельность, способствующую укреплению дружественных советско-американских отношений и содействовавшую росту взаимного понимания и доверия между народами обеих стран». Это первый и последний случай, когда посол США получил высший советский орден. Дэвис любил Сталина больше, чем Рузвельта, доказывая объективность проведения репрессий в СССР ради наведения порядка в стране и борьбы с внешними врагами. В 1938 году, отбывая на родину, господин посол упросил вместе с ним отпустить и Стивенсов. Ну как такому человеку откажешь!
Завистники болтали, что никакой любви между Стивенсами не было, а лишь чисто служебные отношения, якобы Стивенс был завербован НКВД, женщин терпеть не мог, а Нину к нему специально приставили для выполнения особого долгосрочного задания по запудриванию мозгов мировой общественности через продажную западную прессу. Как бы там ни было, но факт действительно необычный: почти в центре Москвы иностранец поселяется в барском доме и живет там припеваючи, да и район сам стратегический — на Зацепе, у Павелецкого вокзала, откуда отправляются товарные поезда по всей стране. Лакомое место для шпиона!
В 1939 году Стивенсы выехали в Америку, где Нина училась в Бостонском университете. Эдмунд периодически наезжал в прифронтовую Москву, на Зацепу, где жили родители жены. «Мама, поедемте к нам в Америку!» — уговаривал он тещу. — «Не могу, сынок, где Сталин — там и мы!» Стивенс работал корреспондентом новостного агентства «Christian Science Monitor» («Крисчен сайенс монитор»), освещая повседневную жизнь в Советском Союзе, за что в 1950 году удостоился престижной Пулитцеровской премии (почти что аналог Сталинской) за книгу «Russia is No Riddle»[20]. После смерти Сталина Стивенсы возвращаются из-за океана на постоянное место жительства в Москву. Нина Стивенс — уже не та комсомолка, а приобретшая заграничный лоск американская «вумен», прекрасно одевавшаяся и говорившая по-английски, с собой она привезла маленькую собаку породы чихуа-хуа — писк моды.
Усадьба Стивенсов на Зацепе была похожа на старый постоялый двор с огромным деревянным домом и сараями, скрывающимися за массивным забором. «Меж тем если вы были приглашены, то, пройдя в массивную дверь, попадали в сказочный, небывалый мир. Обширная зала была увешана дорогими старыми иконами, огромный аквариум-стена, разделяя комнаты, был наполнен диковинными рыбками, а настоящий бар был уставлен непривычными бутылками с заманчивыми напитками, незнакомыми москвичам даже с богатым питейным опытом. И еще одно отличало этот дом от обычных московских — повсюду висели картины “левых” художников», — пишет Анатолий Брусиловский.
С началом «оттепели» на Зацепе Нина создала своего рода английский клуб, альтернативу резиденции американского посла в Спасопесковском переулке. Только в ее английский клуб пускали независимо от пола и происхождения. Западного народу у Стивенсов толпилась всегда уйма — дипломаты и их жены, заезжие капиталисты с Уолл-стрит, коллекционеры, члены американской колонии в Москве, журналисты, шпионы. Из местного московского туземного населения звали преимущественно художников, молодых да ранних любителей напиться на халяву. Своих гостей хозяева поили настоящим
